Шли они медленно и осторожно, держась друг за другом, так как в подземельях их могли ждать любые самые неприятные неожиданности, например яма-ловушка, пропасть или обвал. При такой видимости приходилось очень внимательно рассматривать освещенный отрезок пути, прежде чем продвигаться вперед. Стик, Дерри и Дир менялись каждый час, поочередно идя во главе их маленького отряда. К середине дня глаза у всех троих уже болели и слезились от напряжения, и тогда свою помощь предложила Анет, уверив ребят, что она хоть по большей части и бестолковая, но дорогу все же разглядеть сумеет. В конце концов на ней самая неудобная обувь – сабо с веревочками на платформе, и хорошая дорога нужна ей больше, чем всем остальным, вместе взятым.
Анет взяла из рук все еще упирающегося Стика факел и осторожно двинулась вперед, стараясь как можно внимательнее смотреть под ноги. Она понимала, что если, не дай бог, не увидит какого-нибудь препятствия, то, во-первых, сама же на него и наткнется, во-вторых, Стик ее съест живьем, и никакой статус «артефакта» не спасет. Герцог в гневе страшен и, что самое главное, не думает о последствиях. От философских мыслей Анет оторвал непонятный шорох впереди. Девушка застыла как вкопанная. Из темноты на нее смотрели два блестящих ярко-желтых глаза. Анет тихо взвизгнула и отступила назад, налетев на идущего за ней Стика.
Глаза тем временем подобрались ближе. И вот в освещенном факелами пространстве показалось странное существо, едва достигающее плеча Анет. Сзади невысокого сгорбленного то ли человека, то ли гнома мелькали еще несколько теней.
– Осторожнее, – шепнула Анет, прячась за спину Стика. Эскорит, вопреки традициям, орать не стал, а только кивнул и вытащил из ножен меч. Дерри и Дир последовали его примеру.
Драться в темном узком проходе было очень неудобно, но странные существа, замотанные в какое-то рванье, не оставили им выбора. Издав воинственный клич, на ребят кинулись несколько маленьких воинов. Их рост в узких катакомбах был лишь преимуществом, добавляя гномам маневренности по сравнению с высокими и менее поворотливыми людьми.
Анет испуганно прижалась к стене, не решаясь вступить в схватку, хотя число противников во много раз превосходило их собственное и ребятам могла пригодиться любая помощь. Но страх буквально парализовал девушку. Это были не зомби, которых, если бы не запах, можно было принять за персонажей из дешевого голливудского фильма. Страшно, конечно, ничего не скажешь, но уж больно нереально. А тут в схватку нужно было вступать с живыми существами, практически людьми. Слева от Анет раздался крик, и первый противник упал на пол, сраженный клинком Дерри. В нос ударил противный запах свежей крови. Девушке стало плохо, и, пытаясь справится с рвотным рефлексом, она тихонечко, по стеночке, отодвинулась подальше от места битвы и удушающей вони. Мимо неясной тенью пролетела чья-то отрубленная рука и, шмякнувшись о стену, упала рядом с Анет. В очередной раз взвизгнув, девушка вжалась в холодный камень, уже практически ничего не соображая. Она только слышала крики и стоны и надеялась, что никто из ребят не пострадал. Колени тряслись, руки стали влажными, а глаза закрывались сами, не в силах смотреть на это страшное действо. Анет усилием воли открыла глаза. Она прекрасно понимала, что стоять, зажмурившись, не лучший выход из ситуации. А если какая-нибудь проворная тварь нападет на нее? Она даже не сможет защититься, потому что ничего не увидит.
От криков у Анет уже звенело в ушах, и она благодарила Бога, что в катакомбах темно и можно разглядеть только контуры сражающихся, без всяких неприятных подробностей. Ощущая себя распоследней эгоисткой, трусихой и предательницей, девушка все же не смогла оторвать себя от стены и кинуться на помощь ребятам даже тогда, когда, казалось, их вот-вот возьмут своим напором маленькие воины.
Стик с рычанием скидывал с себя надоедливых и вертких темных гномов или невероятно похожих на них существ, которые дрались с нечеловеческой яростью. В их круглых и больших, как блюдца, глазах горела звериная ненависть ко всему живому. Убийство как само действие доставляло маленькому народу наслаждение. Их целью было растерзать все иные формы жизни, оказавшиеся волею судеб на их территории. Стикур чувствовал пылающую в их душах черную слепую ярость.
Рядом с Эскоритом неистово сражался Дерри. Стику на какое-то время стало не по себе, после того как он увидел глаза ксари: очень уж мало их выражение отличалось от выражения глаз черных гномов – та же слепая ярость и жажда убийства. «Что ж, – философски заключил Стик, – у всех своя манера сражения». Дирон – тот во время схватки нарочито нетороплив. Все его движения сведены к минимуму. Он на удивление мало наносит ударов, но редко когда его меч не достигал цели. Он, Стикур, в драке буквально теряет голову, круша все на своем пути. После него остается много раненых и поломанной мебели. А Дерри быстрый как молния и абсолютно безжалостный. На время схватки он превращается не то в совершенную машину, не то в дикое животное. Он ненавидит в бою своего противника, посмевшего посягнуть на его жизнь и жизнь его друзей. Если, не дай боги, вывести Лайтнинга из себя, он бывает страшен. Победить в этом состоянии его практически невозможно, разве что толпой. Раненых он не оставляет вообще. На поле боя путь Дерри, пожалуй, можно определить по трупам. Где их больше, там он и сражался. Вот и сейчас Лайтнинг положил тварей вдвое больше, чем они с Диром.
Увидев, что врагов не осталось, Дерри опустил меч и закрыл глаза, приводя свои мысли в порядок. Первые минуты после боя всегда давались ему очень тяжело. Кровавая пелена застилала глаза, в голове был сумбур схватки. Лайтнинг с мукой вытаскивал себя из этого состояния безумства, в котором остается один-единственный инстинкт – убить как можно больше врагов. Дерри всегда боялся, что в один прекрасный момент он так и не сможет окончательно прийти в себя, и стремление убивать будет преследовать его всю жизнь, постепенно превращая в маньяка. Этого ксари боялся, пожалуй, сильнее сидящего в нем зверя.